Неточные совпадения
Легальное богословие,
легальная мораль,
легальное общественное мнение всегда
в этом вопросе относились враждебно к литературе и с трудом ее терпели.
— Только
легальным путем. Я не верю
в успех иного движения.
В легальной печати было два лагеря:
в одном — «рыцари» со страхом и намеком, а
в другом — «рыцари» без страха и намека.
— Если уж вы обратились ко мне с этим вопросом, — сказал я, — то я позволю себе не согласиться с вами. Мне кажется, они вправе требовать от «власти» гарантии успеха правого дела на
легальном пути. Иначе
в чем же состоит самая идея власти?.. Не думаете ли вы, что раз миру воспрещен самосуд, то тем самым взяты известные обязательства? И если они не исполняются, то…
В несколько дней официальная сторона дела, долженствовавшая служить ему благоприличной и
легальной маской, была обработана...
Он не переставал быть
легальным русским обывателем, который по доброй воле (после его удаления из состава профессоров Московского университета) предпочел жить за границей
в прекрасном климате и работать там на полной свободе.
Русских тогда
в Латинском квартале было еще очень мало, больше все медики и специалисты — магистранты. О настоящих политических"изгнанниках"что-то не было и слышно. Крупных имен — ни одного. Да и
в легальных сферах из писателей никто тогда не жил
в Париже. Тургенев, может быть, наезжал; но это была полоса его баденской жизни. Домом жил только Н.И.Тургенев — экс-декабрист; но ни у меня, ни у моих сожителей не было случая с ним видеться.
Уже
в начале девяностых годов, совершенно не отражаясь
в легальной литературе,
в революционной русской среде все больше начинали распространяться идеи марксизма, развитые еще
в середине восьмидесятых годов Г.
В. Плехановым и возглавляемою им группой «Освобождение труда».
Вспоминая о впечатлении, произведенном на него одним из первых русских
легальных марксистов, Н.
В. Водовозовым, Короленко
в некрологе его писал
в 1896 году: «Хочется верить, что родина наша не оскудела еще молодыми силами, идущими на свою очередную смену поколений для трудной работы, намеченной лучшими силами поколений предыдущих».
При неумении или нежелании понимать больше того, что, по цензурным условиям, могло быть высказано
в легальной печати, конечно, можно было видеть
в марксизме отказ от активности, проповедь примирения с действительностью и т. п. Так именно первое время и воспринимала марксизм реакционная печать. Николай Энгельгард, «специалист» по вопросам марксизма, писал, например,
в «Новом времени...
В то время как другие сотрудники «Русского богатства» с раскольничьею нетерпимостью сторонились марксистов и избегали с ними частных, не публично-боевых встреч, Короленко и его друг Н. Ф. Анненский, напротив, пользовались всяким случаем, чтобы поговорить и поспорить с марксистами, и очень часто их можно было встретить на журфиксах М. И. Туган-Барановского, где собирались все тогдашние представители
легального марксизма — П. Б. Струве,
В. Я. Богучарский, П. П. Маслов, М. П. Неведомский, А. М. Калмыкова и др.
Однако приезжала она однажды
в Россию и раньше, до своего
легального возвращения. Было это зимою 1899–1900 г. Целью ее поездки было установить непосредственную связь с работавшими
в России социал-демократами, лично ознакомиться с их настроениями и взглядами и выяснить им позицию группы «Освобождение труда»
в возникших за границею конфликтах. Жила она, конечно, по подложному паспорту, и только несколько человек во всем Петербурге знали, кто она.
В это время я с нею и познакомился.
Великой исторической заслугой Михайловского
в буржуазно-демократическом движении
в пользу освобождения России было то, что он горячо сочувствовал угнетенному положению крестьян, энергично боролся против всех и всяких проявлений крепостнического гнета, отстаивал
в легальной, открытой печати — хотя бы намеками сочувствие и уважение к „подполью“, где действовали самые последовательные и решительные демократы разночинцы, и даже сам помогал прямо этому подполью.
Повторяю, отражения всех этих взглядов
в легальной литературе совершенно еще не существовало, когда Михайловский начал свою полемику против них. Положение получилось оригинальное. Михайловский писал статьи против марксистов, марксисты засыпали его негодующе-возражающими письмами, Михайловский возражал на эти письма. Читатель был
в положении человека, присутствующего при диалоге, где слышны речи только одного из участников.
Из всех писавших
в легальной литературе Чернышевский был наиболее ярко выраженным социалистом, и этим определилось его значение для русской интеллигенции, которая по своему моральному сознанию во вторую половину XIX века вся почти была социалистической.
Данная войсками присяга Константину Павловичу, со дня на день долженствующая быть замененной другою, давала им
в руки возможность действовать на солдат якобы
легальным путем, указывая на то, что шутить присягой грешно, что от присяги может освободить их лишь тот, кому они присягали, а именно, их император Константин Павлович, которого брат его Николай держит, будто бы, под арестом, намереваясь захватить престол силою.
— Это что-то страшное по своему цинизму. Вроде проституции. Мне теперь странно, как может идти на это женщина. Так же не могу это представить, как не могу себе представить, чтоб за деньги отдавать себя. Это всю душу может изломать, — все, что там со мною делали. На губы навсегда от этого должна лечь складка разврата, а
в глазах застынут страдание и цинизм.
Легальная бойня будущих людей. Не могу об этом больше думать.
Есть и еще одна причина, выдвигающая на первый план моральные темы, — причина, отчасти уже отмеченная г. Бердяевым [Н. А. Бердяев (1874–1948) — религиозный философ, проделавший путь от
легального марксизма к «новому христианству». Статья его «Борьба за идеализм» напечатана
в журнале «Мир Божий», 1901, июнь.]
в его статье «Борьба за идеализм», но к ней, ввиду ее важности, как-нибудь потом.